– Как маленький, ей-богу! – напутствовала его Татьяна, с улыбкой запирая дверь.

[1] – «Хомо советикус» - книга философа и социолога Александра Зиновьева, написанная в им же созданном жанре социологического романа, жестко, но по делу критиковала недостатки советского строя. А. Зиновьев на самом деле не был противником социализма, он был ученым и критиковал именно недостатки, а не идею в принципе. «Номенклатура» - книга Михаила Восленского, доказывала существование в СССР особого общественного класса – номенклатуры. Обе книги в перепечатках активно ходили по рукам в позднем СССР.

[2] – фраза из кф «Интервенция», в самом начале фильма ее произносит герой Е. Копеляна.

[3] – В 2009 году музыканты и «звезды» шоу-бизнеса еще не успели понаделать нелепых и неумных политических заявлений, поэтому ГГ относится к их творчеству как к творчеству и только. Это сегодня с трудом получается отделить музыку, которую мы любили от той гадости, которую понесли в эфир ее авторы и исполнители.

[4] – Стоит повторить то же, что и в предыдущем комментарии.

Глава 11

Поймать такси в Москве 1983 года в три часа ночи – тема отдельного рассказа. Тем не менее около 4-х Николай отрывисто позвонил в дверь. Вера открыла, Николай вошел. Она была одета по-прежнему, курила. Она была заметно взволнована. Она его ждала.

– Вера, я… – начал Николай и, замолчав, взял ее лицо в ладони и поцеловал.

Она обвила его руками, и начался полет…

Он отнес ее в спальню, нежно, как пушинку, уложив на кровать. Николай никогда не был в этом доме, но даже не задумывался ни о чем – интуиция вела, куда надо.

Он целовал ее лицо, нежно покусывал мочки ушей, пробовал кончиком языка подбородок, шею. Стал снимать с Веры свитер, она подняла вверх руки, ускоряя процесс, и, лишь освободилась от ставшей ненужной детали одежды, проделал то же самое с пуловером Николая.

Они снова слились в поцелуе, крепко прижимаясь друг к другу. В то время как язык Николая был занят языком и губами его женщины, руки путешествовали своими маршрутами, изучая горячее и желанное тело.

Застежка бюстгальтера оказалась спереди, и Николаю пришлось слегка отстраниться от Веры. Они встретились взглядами, полными туманом страсти и одновременно засмеялись. Им было легко и так хорошо!

Они вновь обнялись, поцеловались и, повернувшись на бок стали расстегивать друг на друге джинсы, не прекращая поцелуя. Это было крайне неудобно, но влюбленные и не думали действовать по-другому. Наконец, движениями ног они стащили с себя грубую ткань, оставшись только в белье.

В конце концов Николай расстегнул на Вере бюстгальтер, и прижался к ее обнаженной груди. Грудь была крепкая, горячая с твердыми сосками. Он вновь отстранился насладиться зрелищем божественной наготы. Поцеловал один сосок, затем другой. Затем поочередно брал соски губами, гладил их языком, осторожно покусывая. Вера застонала от наслаждения. Николай почувствовал, как от возбуждения у веры мгновенно вспотела поясница, и тогда он…

Он почти ничего не помнил, что произошло затем.

Конечно, у него было немало женщин, и все, что он проделывал с Верой он проходил уже не раз, но никогда с ним не происходило такого, как в этот раз. Такой восторг, такое счастье обрушились на него!

Это чудо случилось с ним. Оно было ярче перемещения во времени, оно было важнее всего, что было с ним раньше. Его счастье было велико, оно включило в себя все, что было и что будет, взлеты и падения, успехи и неудачи, все недавние переживания - злость на неуловимые такси, нервную дрожь ожидания конца дороги, страстное желание ее тела и нежное касание ее души – счастье объяло его полностью.

Ее лицо, ее голос, ее тепло стали его неутолимым желанием, горячо осязая ее плоть, он ощущал чистоту и неприкосновенность идеала… Почему? Какая, в сущности, разница? Так стало.

* * *

Они любили друг друга долго и безудержно, но все, увы, заканчивается. Закончились силы и у этих двоих.

Римляне – авторы многих мудрых изречений – говаривали: post coitum omni animal triste est, что означает «после соития все животные грустны». То ли потому, что наши возлюбленные отнюдь не были животными, то ли потому, что в их любовном взрыве само соитие было не столько телесным, сколько душевным, но, физическое изнеможение не принесло никакой грусти. Напротив, эти двое были счастливы. И любовный голод никуда не девался. Да, они слегка сбили оскомину, но это их лишь раззадорило и хотелось продолжать вновь и вновь. Вот только сил не осталось.

– Ты мог бы у нас остаться? – Вера лежала на боку, закинув колено на его живот.

– Мог бы, более того, не известно, смогу ли я вернуться.

– Не делай вид, что не понял… уточняю – ты ХОТЕЛ бы остаться?

– С тобой – да, а тут – нет. Кто я здесь? Ни документов, ни дела. Как Паниковский, начну воровать гусей. К тому же тут уже есть один Я – только намного моложе. Интересно, он бы тебе понравился?

– Мне нравишься ты, и этого достаточно.

– А если тебе со мной махнуть?

– С тобой? Стать мадам Паниковской? Не знаю… ты сам как думаешь, надолго у тебя это увлечение?

– Я серьезно. Станешь мадам Регеда?

– Это предложение?

– Да.

– Уверен?

– Абсолютно.

– А если я скажу, что хочу оставить свою девичью фамилию?

– Пожалуйста.

– Мне нужно подумать… Скажи, у вас в будущем лечат бесплодие?

– Не знаю, до сих пор сталкивался с прямо противоположной проблемой. Можно в Интернете посмотреть… Диагноз знаешь? – Вера кивнула. – Главное, чтобы правильный поставили? Впрочем, у нас сейчас и диагностика совершеннее вашей будет, и за деньги все лечат. Не вылечат в России, вылечат в Америке или в Германии. Ты только думай быстрее, вторник скоро… Слушай, это же завтра! Хотя кто эту Бабу знает? Она сказала: может, через неделю, а может, через две.

– Коль, как думаешь, ты сможешь постоянно так путешествовать, то туда, то обратно? – Вера сопроводила свои слова соответствующим движением ноги. – Юноша, что с вами? Никогда не думала, что перед пенсией мужчины так чутко реагируют на невинные вопросы… Мужчина, я вас боюсь!.. [1] – она повторила движение коленом и откинулась на спину, увлекая Николая на себя.

– То туда, то обратно? Да постоянно!!! –